«Омск театральный», Март 2008
Беседу вела Светлана Нигнибеда
Интервью с солисткой Омского государственного музыкального театра, заслуженной артисткой России Маргаритой Артуровной ЛАВРОВОЙ.
– Не хотелось донимать Вас расспросами накануне юбилея, Маргарита Артуровна, и без того телефон в Вашем доме звонил в те январские дни беспрестанно. Звонили не только из Омска, но из других городов и стран. Звонили, как я поняла, не только родные, но и знакомые, преданные поклонники, благодарные зрители. По городу были расклеены афиши, в которых синим по белому сообщался ваш возраст и объявлялся бенефис: роль Марии Александровны Москалёвой в спектакле «Забывчивый жених», поставленном Кириллом Васильевым. Почему для бенефиса Вы выбрали именно этот спектакль?
– Сейчас я не так уж часто выхожу на сцену, у меня остались какие-то крохи. Из больших ролей – моя любимая Москалёва, я её обожаю.
– «Первая дама города»?
– Безусловно, первая. У неё характер – будь здоров. Это настоящая драматическая роль, там есть что играть. Кирилл Васильев сочинил очень хорошее либретто, а Владислав Казенин написал выразительную музыку, причём она прописана для всех образов. Добиваясь общей гармонии, Васильев отрабатывал каждую роль – там все были на местах.
– А ведь спектакль поставлен давно, в 1985 году.
– Да, он идёт столько лет и не стареет. У Васильева были и другие очень удачные постановки в Омске: «Я пришёл дать вам волю» по Василию Шукшину, «Золотой телёнок» по Ильфу и Петрову. Изумительные спектакли!
– Будучи воспитанником Эммануила Каплана, Кирилл Васильев пытался раздвинуть границы жанра, хотя и классическую оперетту ставил не хуже, чем музыкальные спектакли. Омичи тому свидетели. Но в последнее время оперетта как-то отступила, многие поговаривают о гибели этого ранее столь популярного жанра.
– Это идиотские разговоры идут уже не одно десятилетие. Как же оперетта может погибнуть, если в ней, в этой оперетте, существуют такие имена, как Легар, Кальман, Зуппе, Оффенбах… Это же прелесть! Только вот что я считаю: во-первых, должно быть хорошее либретто, чтобы там были живые люди, чтобы актёры играли в оперетте так же, как если бы они играли драму. Оперетта требует от актёра умения хорошо петь, хорошо танцевать. Вообще – быть на сцене и понимать, о чём идёт речь. Конечно, можно красиво одеться, красиво выйти, хорошим голосом спеть, сорвать аплодисменты и уйти, но это же неинтересно! Мне всегда было важно в оперетте играть так, как если бы я играла в драме. Так я была приучена с молодых ногтей талантливыми людьми, которые окружали нас с сестричкой Адочкой в Воркутинском театре. Моим педагогом по вокалу была удивительная женщина – Евгения Михайловна Добромыслова – драматическое сопрано Кировского (Мариинского) театра. На её долю выпало много горя. Пережив ленинградскую блокаду, она была на десять лет отправлена в Воркутинскую ссылку. Мне посчастливилось работать с блестящим дирижёром Евгением Михайловичем Выгорским, умевшим находить абсолютный контакт с исполнителями. Вот какие люди окружали нас в Воркуте! Это были высококлассные мастера. Многому я научилась у актрисы московского театра сатиры Валентины Георгиевны Токарской, бывшей узницы немецкого концлагеря. «Ты должна знать все партии, – наставляла меня Валентина Георгиевна. – Это может понадобиться в любую минуту. Наблюдай за артистами, отсеивай худшее, бери в свою копилку лучшее». Наши педагоги требовали, чтобы мы играли по-настоящему, проживали свои роли, и тогда это будет интересно всем. А не просто: вышла красивая девочка, тряхнула копной красивых волос, сверкнула глазками, дождалась аплодисментов и счастливая ушла со сцены. «Нет, Рита, это не годится, – внушали они мне. – Ты должна играть в оперетте так, как если бы ты играла в драматическом спектакле. Другое дело, что твой спектакль замешан на музыке, пении и танце». И эти заветы моих первых педагогов остались со мной на всю жизнь.
– Можно представить, какой духоподъёмной энергией могли зарядиться от Вас те, кто отбывал воркутинскую ссылку, кто трудился в этих страшных лагерях в зоне вечной мерзлоты.
– В основном лагеря находились вокруг Воркуты, в тундре. Идёшь по этой снежной целине, а потом возникает лагерь, возникает, как мираж. И всюду были люди, и мы им давали глоток свежего воздуха. Даже самые страшные урки боготворили актёров, посвящали нам стихи, делали маленькие подарки.
– Про партии Зибеля в «Фаусте», Параськи в «Сорочинской ярмарке», Роз-Мари, Татьяны Лариной в «Евгении Онегине», исполненные Вами в 18 лет, известно многим. Но ведь в этом театре Воркутинском шли и драматические спектакли…
– А как же! Это был музыкально-драматический театр. У нас шли опера, оперетта и драма, причём драма самого высокого класса.
– И Вам приходилось играть в драматических спектаклях?
– Конечно. Я играла молодых героинь. Это были советские пьесы, мне доставались интересные характерные роли. Правда, больших ролей мне не давали. Считали, что если в своём юном возрасте я могу играть в оперетте, то для драматических спектаклей ещё недостаточно подготовлена.
– А Виктор Лавров к моменту вашего знакомства уже был незаурядным универсальным актёром…
– Ещё в Харбине он работал и в драме, и в оперетте, в знаменитом театре «Модерн». В обоих театрах играл центральные роли. Основной репертуар драмы состоял из пьес Островского. В Харбине Виктор сыграл в «Орлёнке» Ростана, и все его до сих пор помнят в этой роли. В Омском ТЮЗе работает замечательный актёр Игорь Абрамов – бывший харбинец. В 12-летнем возрасте он увидел Виктора Лаврова в этом спектакле и был так потрясён, что тоже решил стать актёром.
Так что у Виктора был обширный талант. В оперетте он играл, как в драме. Это был милостью божьей актёр, а не просто очень красивый мужчина с ослепительной улыбкой.
Получив в 1945 году статью 58-3/4 – «служба иностранной буржуазии», блестяще образованный Виктор Лавров попал из Харбина на родину, о которой так давно мечтал. Конечно, он никогда не предполагал, что понадобится своей стране в качестве политзаключённого. Сначала попал на уральский лесоповал, а потом дошёл до Речлага, располагавшегося в зоне северных воркутинских шахт. Там он организовал театр, слава о котором гремела в окрестностях. В этом театре, как в Кабуки, мужчины играли все роли, включая женские. Ходили легенды о замечательных постановках Островского и Лопе де Вега. Но я увидела Виктора только в декабре 1954 года, когда его перевели в Воркуту.
Стоило Лаврову после заключения появиться в театре, как наш главный режиссёр и художественный руководитель Николай Германович Гайдаров сказал: «К Новому году будем готовить новую программу большую, и Рита будет делать дуэты с Лавровым». Любимица Гайдарова Леночка возразила: «А я?» «При чём здесь ты?» – ответил Николай Германович.– Ты будешь делать свои каскадные номера вместе с Борей Козиным».
– То есть Гайдаров сразу увидел в вас с Лавровым романтическую пару?
– Да, и публика приняла это очень хорошо. Так что сначала мы с Виктором стали театральной парой. Любовь возникла мгновенно, с той минуты, как я его увидела. Но всё складывалось очень трудно. Ведь к тому моменту я уже была замужем. У меня был прекрасный муж, Лев Давыдович Бичай. Серьёзный экономист, он тогда работал начальником планового отдела воркутинского механического завода. В Воркуту попал в 1939 году из Аккермана (теперь это Белгород-Днестровск). Лёва работал директором бухарестской газеты. Блестяще владел иностранными языками, его паспорт был заполнен пограничными штампами, что и послужило поводом для высылки в Воркуту.
Дело в том, что в Воркуте ценились специалисты. Они находились в лагере ночью, а днём приходили по пропускам на работу. Там были архитекторы, инженеры, врачи. …. Они выходили за зону и работали бесплатно за пайку хлеба и за миску баланды. Вот почему я говорю, что Сталин был великим экономистом. На Воркутинском механическом заводе Лёву очень ценили, он был высококлассный профессионал. Но в 1951 году, в разгар «еврейского дела», он вылетел с работы. В одно прекрасное утро дежурный вахтёр на проходной завода очень грубо вернул ему пропуск, открытым текстом сославшись на Левину национальность. Лёве было запрещено работать в городе Воркуте. Однако здравый смысл всё же восторжествовал. Начальник северных воргашорских шахт Денисенко, понимая, что Лёва – очень толковый плановик, предложил ему возглавить плановый отдел всех воргашорских шахт. Ежедневно дорога на работу и домой занимала теперь около шести часов, и это продолжалось около двух лет, пока евреев не реабилитировали.
– Боже мой! Сколько испытаний на вас обрушилось! Родившийся в эмигрантском эшелоне Виктор Лавров попал в заключение, потому что хотел жить в России. Вы оказались в ссылке потому, что папа Артур Конрадович Рейзвих был немцем, ваши предки по мужской линии жили в России с екатерининских времён. Лев Давыдович страдал не только из-за своего блестящего образования и знания иностранных языков, но и потому что родился евреем…
– Если бы Сталин не умер, это бы никогда не кончилось. Он был самым ярым антисемитом, и антисемитизм становился государственной политикой.
– Вы помните день смерти Сталина?
– Конечно. 5 марта 1953 года люди вели себя по-разному, многие плакали. Я не плакала и не смеялась. Мы столько пережили, что никакая новость уже не могла изменить судьбу. Хотя одно важное событие произошло: наша мамочка Лидия Никаноровна написала из Воркуты письмо Булганину с просьбой освободить из ссылки её дочерей, украинок по женской линии, имеющих немца-отца. И через два месяца нас с Адочкой вызвали в комендатуру и дали нам открепления, но потребовали, чтобы мужья взяли нас на поруки. Это случилось поздней осенью 1954 года. Теперь мы с Лёвой могли выехать из Воркуты, чтобы побывать на моей родине в Киеве, отдохнуть на юге. После отпуска я с радостью возвращалась в Воркуту: там были дом и работа, там был мой любимый театр. Я ещё не знала, что очень скоро встречу Виктора Лаврова: своего партнёра, свою судьбу.
Мы с ним прожили 16 счастливых лет. В конце 1960-го приехали в Омск. В 1971 Виктора не стало, а я в этом театре работаю уже 45 лет.
Когда мы с Викторм оказались в Омске, здесь в театре музыкальной комедии шли постановки Арнольда Павермана, он был очень талантливым режиссёром, великолепно чувствовал сцену. Спектакли « Камилла», «Бабий бунт», «Рассвет над Иртышом», «Левша», «Сорочинская ярмарка», «Принцесса цирка», «Холопка», «Мадмуазель Нитуш» пользовались неизменным успехом не только в Омске, но и во всех городах, куда мы приезжали на гастроли. В сезоне 1964-65 годов Арнольд Израилевич передал театр Виктору. Лавров всегда увлекался режиссурой, а к этому моменту уже учился в ГИТИСе, был в курсе всех театральных новаций. В Омске он поставил целую обойму прекрасных спектаклей: «На рассвете», «Белая ночь», «Сердце балтийца», «Особое задание», «Москва–Париж–Москва», «Мой безумный брат», «Требуется героиня», «Моя прекрасная леди»…
Я была очень занята в репертуаре, но моей коронной ролью в Омском театре музыкальной комедии стала Ванда в «Роз-Мари», которую я сыграла в 1961 году, там я не только пела, но и танцевала с балетом. Это была настоящая драматическая роль! Виктор использовал в этой постановке театр теней, и это было очень кстати. Большинство спектаклей, которые поставил в эту пору Лавров, оформили замечательные художники Мария Логвинова и Владимир Марин.
– Подул свежий ветер, времена изменились, вы стали свободными людьми, очень много работали и много путешествовали, не говоря уже о ежегодных гастролях по городам Союза, в котором мы жили. Что при вашей занятости удавалось посмотреть в других театрах, Маргарита Артуровна?
– Конечно, сильное впечатление произвели на меня постановки Григоровича в Большом театре, блистательные партии Владимира Васильева, Екатерины Васильевой, Мариса Лиепы. Помню, уже после смерти Виктора я была на премьере балета «Иоанн Грозный» в постановке Григоровича, главную женскую партию танцевала Наталья Бессмертнова. В Ленинграде бежала в Кировский, в Малый оперный. Но чаще всего стремилась к Товстоногову в БДТ. Смотрела «Мещан», «Цену», «Традиционный сбор», и мои друзья ленинградские говорили: «Господи, Ритка, мы здесь живём и ничего этого не видим. Как ты успеваешь?»
В Москве мы с Виктором смотрели «Власть тьмы» в постановке Бориса Равенских, это был потрясающий спектакль. Какой там был Игорь Ильинский, какой Михаил Жаров! Не хотелось уходить из Малого театра. Бегали мы и в Вахтанговский посмотреть на любимых актёров: Юлию Борисову, Юрия Яковлева, Михаила Ульянова, Николая Гриценко. Помню их в спектакле «Конармия» по Бабелю. Однажды Юрий Петрович Любимов провёл меня за руку на спектакль «Добрый человек из Сезуана», иначе в зал нельзя было пройти, они играли на сцене вахтанговцев.
– Получается, что в 60-е годы Вы пылали любовью к театру драматическому?
– Не только к нему, конечно, часто мы бывали и в московской оперетте, но драма меня всегда волновала. Позднее, уже в 70-80-е, я стала горячей поклонницей Аркадия Каца и Геннадия Тростянецкого, их спектакли всегда вызывали у меня восторг.
– Так может, стоило согласиться на приглашение Фирса Шишигина, который в своё время звал Вас на работу в драматический театр?
– В самом деле, был такой случай в Воронеже. Расставшись с Воркутой в 1956-м, мы с Виктором были тут же приняты в воронежскую оперетту. Фирс Ефимович Шишигин, работавший в те годы в драме, часто ходил на наши спектакли, в основном из-за Виктора, конечно. Шишигин просто обожал «Весёлую вдову», где Лавров блестяще исполнял роль графа Данилы. И однажды, где-то году в 1958-м, он предложил нам перейти в драму. «Тогда я поставлю «Маскарад» Лермонтова. Будешь играть Арбенина, а Рита сыграет Нину». Виктор ответил не задумываясь: «Знаешь, Фирс, тут у нас интересный репертуар, интересный режиссёр Матвей Абрамович Ошеровский. Он ставит оперетту как драму. Так что никуда мы отсюда не уйдём». Кажется, Шишигин был огорчён. И Воркута продолжилась у нас в Воронеже. Режиссёрские требования были те же.
Я была просто влюблена в свою работу. Какой это был театр! У Ошеровского был уникальный принцип работы, и это требовало полной актёрской отдачи. У Матвея Абрамовича я сыграла Тоську в «Белой акации», Теодору в «Принцессе цирка», Чаниту в «Поцелуе Чаниты»; Коломбину, Сильву, негритянскую девочку Марги в одноимённых опереттах. «Что вы делаете с актрисой? – упрекали нашего режиссёра строгие критики спектакля «Белая акация». – Лаврова у вас бегает по галереям, а ведь ей нужно дыхание остановить, чтобы перейти к вокалу!» Ошеровский отвечал: «Если у меня актриса не может вовремя установить своё дыхание, для меня она не актриса. Так что пусть Лаврова бегает по этажам и галереям». И я с удовольствием выполняла эти технические задачи, потому что это было живо, изобретательно придумано. В другом спектакле «Поцелуй Чаниты», где я играла главную роль, Ошеровского меньше всего привлекала эстетика кафешантана, он делал упор на живую студенческую энергетику. Кстати, Виктор был там прекрасным Пабло.
– А самая любимая роль того периода?
– Они все были любимые. Вообще я счастливый человек, я переиграла всё!
– Наверное, как всякая счастливая пара, вы с Лавровым взаимно заряжали друг друга – очевидцы говорят, что это было заметно из зала. В Омске Виктор Лавров был не только кумиром публики, Вашим постоянным партнёром, но и режиссёром, а с 1965 года – художественным руководителем театра. Какая удивительная работоспособность!
– Несмотря на то, что печень болела, пришлось перенести две операции… Медицина тогда была не слишком совершенна. Но уходил он достойно, держался мужественно. Когда зимой 1971 года Нина Никандровна Бревнова, работавшая начальником областного управления культуры, принесла ему в больницу проект здания будущего Музыкального театра, сказал спокойно: «Но я там уже работать не буду».
Главным планом его последних лет была постановка спектакля по поэме Александра Твардовского «Тёркин на том свете». Для начала необходимо было решить авторские права, и это оказалось непросто. «Ну, мне ещё только в оперетту не хватало попасть, – сказал Александр Трифонович. – Достаточно постановки в Театре сатиры. Я уже всё потерял из-за этого Тёркина!» Но Виктор настаивал: «Поймите, мы не можем обойтись без этой темы. Давайте, я вам всё проиграю!». В своё время ещё в Воркуте он блестяще читал Твардовского, «Страну Моравию». Он был просто насквозь пропитан поэзией Твардовского! Уговорил композитора Анатолия Новикова и поэта Петра Градова, и они втроём пришли к Твардовскому… Лейтмотивом будущей постановки Виктор выбрал популярную песню военных лет «Эх, дороги!». Он всё станцевал и всё пропел Твардовскому, и тот был просто покорён этим показом.
– Какая яркая картинка! Я представляю крупную фактуру Виктора Дмитриевича, его рост 1.90, необыкновенный внутренний свет и обаяние ума, которые он излучал. Это не могло не произвести впечатления…
– И великий поэт не устоял.
– А может быть, Твардовский интуитивно почувствовал за этим лучистым обликом трудную человеческую судьбу?
Беседу вела Светлана Нигнибеда.
«Омск театральный». Март 2008
– Может быть. Но знаете, Виктор специально не рассказывал о своей непростой судьбе, хотя и не скрывал её. Он не хотел нагружать людей страхами. Но узкий круг самых близких, конечно, знали нашу предысторию. Тогда было достаточно много людей, даже из тех, кто был реабилитирован, которые были напуганы на всю оставшуюся жизнь. Виктор же, если и вспоминал какие-то эпизоды из своих почти 10-летних мытарств, то старался это делать в весёлом ключе. Так в нашей семье было принято. Некоторые, наслышавшись о больших «северных» надбавках и узнав, что мы приехали из Воркуты, считали нас очень обеспеченными людьми. Бывало, что просили денег в долг. Приходилось говорить, что «надбавки» мы в Воркуте, конечно, получали, но только это были надбавки в другом смысле. Счастье, что сейчас я могу об этом говорить, и ваше счастье, что сегодня Вы можете об этом написать.
– Работа над «Тёркиным» шла не один год, и Вы были свидетельницей этих трудов…
– Анатолий Григорьевич Новиков звонил нам по ночам, проигрывал очередной кусок. Виктор обычно говорил: «Опять не то!». И начинал ему петь по телефону. Новиков в ответ вопил: «Отстань от меня! Я уже старый, я ничего не хочу! Возьми другой материал!». Но на следующую ночь опять раздавался звонок из Москвы. И так длилось три года. Параллельно я трудилась над партией Смерти в будущем спектакле, я там пела и танцевала, потом она стала одной из самых любимых моих ролей. Наш замечательный балетмейстер Валентина Яковлевна Тулупова предложила великолепное пластическое решение этой партии.
Но видите, подлинная, а не театральная смерть сыграла с нами злую шутку: Виктор не увидел эту премьеру. Нина Никандровна Бревнова, стоя у могилы Лаврова, сказала: «Виктор Дмитриевич, Тёркин будет поставлен, я вам клянусь!». И слово сбылось: спектакль вышел уже после смерти Виктора в режиссёрской редакции Лаврова и постановке Арнольда Павермана. Это произошло осенью 1971 года.
– Об этом культовом спектакле много написано. Писала, в частности, замечательный театральный критик Елена Николаевна Злотина, царствие ей небесное. Сколько воды утекло с тех пор, Маргарита Артуровна! Страшно изменилась жизнь и очень изменился театр! И Вы уже не можете, как в годы молодые, так много путешествовать, наблюдать за премьерами в Москве и Питере, но постоянно смотрите канал «Культура», много читаете и всегда в курсе театральных новостей. Так что же происходит нынче в оперетте?
– В столицах оперетте просто не дают дышать. Мюзиклы потеснили классическую оперетту. В московской оперетте положение даже хуже, чем в нашем музыкальном театре, спектакли играются очень редко. Это можно услышать «из первых уст» от Татьяны Шмыги, Герарда Васильева, который был недавно в Омске. И ещё одна проблема: ставят «Фиалку Монмарта» или «Сильву», но меняют музыкальное звучание, стилизуют спектакль под мюзикл. Но оперетта стоит именно на классической музыке! И голоса у актёров настроены на классику, а не на шлягеры. Я не принимаю шлягерный стиль в оперетте, считаю это просто безобразием: брать Кальмана или Легара и опошлять их. К счастью, в нашем театре эти новомодные поветрия не прививаются, у нас не принято искажать классику.
– Это политика театра, политика руководства?
– Отчасти – да. А возможно, нас спасает то, что мы живём далеко от центра.
– За Уральским хребтом? Так ли это далеко?
– Выходит, что да, далеко. Я счастлива, что играла в то время, когда, чтобы работать в оперетте, надо было просто быть здоровым, чтобы хорошо петь. И играть хорошо. Никогда не любила играть «лирических» бесхарактерных героинь, всегда старалась делать их драматическими. Это по мне – добиваться правды чувств.
Был у нас недолгий период работы в Новосибирске, была незабываемая встреча с прекрасным режиссёром Михаилом Григорьевичем Дотлибовым. Он тоже был склонен к драматической трактовке опереточных сюжетов. Первым в стране поставил оперетту «Сто чертей и одна девушка» на музыку Тихона Хренникова. Виктор играл главу секты, а я исполняла дочь сектантки, Степаниду. Это была прекрасная драматическая партия, местами даже трагическая. Такие творческие задачи меня всегда воодушевляли. Что толку – играть всю жизнь каскадные роли?
– Вот мы сидим на Вашей замечательной кухне уже больше двух часов, можно было бы устать, а у Вас, как всегда, улыбка и прямая спина. Это от мамочки Лидии Никаноровны? Такое воспитание, Маргарита Артуровна?
– Привычка, наверное, привычка. Хотя спина моя столько страдала. Дважды был радикулит.
– Никто не верит, что Вам 80. Говорят, в афишу вкралась опечатка.
– Это конечно, забавно, но я все комплименты делю на 10. Но на 80 я не выгляжу, по-моему, да?
– Нет, конечно, не выглядите. У Вас есть какие-то секреты? Маски какие-нибудь голливудские, ванны с шампанским?
– Ничего не делаю. Абсолютно. Ванны мне врачи запретили. Только гимнастику делаю для спины и для ног.
– Ежедневно?
– Ежедневно. Обязательно. И моюсь ледяной водой.
– И гуляете Вы много!
– Гуляю. Сначала выхожу голубей кормить, воробъёв и синичек. Потом кошек бездомных, собак во дворе. И ещё, кроме Малышки, которая всегда на Вас лает у порога, есть у меня собака Тяпочка, она живёт в нашем театре, во внутреннем дворике. Очень любит обрезь и косточки.
– Немалые ведь расходы!
– Мясные девушки на рынке спрашивают: «Вам кто-нибудь это оплачивает?»
– А Вы говорите, что Гринпис помогает!
– Так завтра им и скажу.